Храм Утоли моя печали

[Barbarella]

Я только вчера узнала тревожные новости о том, что наш любимый Храм решено митрополитом Челябинским и Златоустовским Феофаном сделать монастырем...
Эта новость сразила создателя и настоятеля храма - о. Дмитрия (Алферова).
Я в полном шоке, съездила сегодня в храм, думала, может найду знакомого батьшку, может, чем помочь можно... Но храм встретил ощущением разрухи. Мне сказали, что помощь нужна только в мытье полов (понимаю, что тоже надо), про монастырь пока толком неизвестно, нового настаника зовут о.Константин, а мой знакомый батюшка "ушел в раскол", и потому его номер телефона мне не дадут (я потеряла)....
кто-то может объяснить, что происходит? что с этим можно делать? Зачем нам монастырь, если и без того людям податься некуда, в Ленинской районе только два храма, да и это же разрушение целой общины, целого мира!
А еще, вдргу кто знаком с батюшкой Виталием, который служил в этом храме - пришлите его номер в личку, пожалуйста!

[Barbarella]

о. Андрей (Кураев)

http://diak-kuraev.livejournal.com/617797.html?page=2

Отчего умирают отцы

«Сайт Челябинской епархии пополнился очередным некрологом (http://sobor-chel.ru/).

21 декабря 2013 года ушел к Богу протоиерей Игорь Казанцев, настоятель храма в честь Андрея Первозванного в Миассе. Сильный, здоровый человек не выдержал нервных перегрузок (его уволили с места настоятеля храма в городе и перевели служить в поселок) и тяжело заболел. Скоротечный рак - на руках у матушки остались трое ребятишек, мал-мала-меньше.

Тогда о. Дмитрий Алферов мне сказал, вернувшись с тех похорон - ну что же, я - следующий.

У него тогда уже тоже начались "нервные перегрузки" - сначала с того, что на храм наложили оброк больше обычного в два раза, а потом пошли разговоры о том, что храм, который о. Дмитрий строил и создавал с 1996 года - превращают в монастырь. Я его уговаривала, уверяла - что все будет хорошо, мы ездили молиться - в Чимеево, в Чудиново, общались с ним каждый день - он писал у меня на форуме под псевдонимом. А он говорил - "Лучше бы мне умереть. Заберут храм, и пусть делают что хотят. А я этого всего видеть не буду".

Когда вместо обычных десяти процентов митрополит стал брать 25 - для о. Дмитрия это был серьезный удар.
Он не мог остановить стройку, строилась воскресная школа, домик для детей и туалеты, без которых храм, который находился далеко от жилого района, существовал трудно.
Пришлось влезать в долги.
Потом новведение - митрополит запретил обращаться за помощью к спонсорам, с которыми о. Дмитрий выстраивал длительные, по несколько лет отношения.
А те, узнав, что теперь все пойдет напрямую в казну митрополиту - просто отказались помогать. Наш город хоть и большой, но новости распространяются по нему со скоростью света.

А уж резиденция для митрополита, которую он построил, чтобы принимать теперь уже бывшего губернатора, стоимостью около двадцати миллионов рублей как-то утаить сложновато. Деньги туда скачивались со всех приходов. А митрополит только красиво "махал руками" в Москве - "я вам построю пять монастырей!!!".
Когда стало известно об этом его обещании Патриарху - священство наше совсем приуныло. Храмов у нас строится раз, два и обчелся. Строятся тяжело и трудно. Поверьте, знаю об этом не понаслышке - мы своей семьей помогаем этим стройкам. Буквально каждая копейка экономится, рабочим платить нечем. При этом "оброк" снимается в полной мере даже со строящихся храмов. А еще наш митрополит пообещал построить большой собор…….

Месяц назад пришло известие - уже решено, что храм о. Дмитрия забирают под монастырь, митрополит сделал его архиерейским подворьем. Этот храм - лучший в нашем городе. С большой ухоженной, очень красивой, летом утопающей в цветах территорией - садом, с теплицами, со столовой для малоимущих, с большой воскресной школой, с множеством кружков для детворы, храм-красавец, стоящий на берегу озера, в который съезжались люди со всего города. Под монастырь, в котором нет монашеской общины, монастырь, за оградой которого - городской пляж. Разоряя храм со сложившейся общиной. Зато все готово - и храм, и постройки, и сад, и огород. Очень удобно. Только вот неудобно - куда деть батюшку то?

Вот тут и стал он говорить - я просто сейчас хочу умереть. Очень хочу……

У о. Дмитрия уже был инфаркт. В то время он служил с митрополитом Иовом. В лихие 90-тые им предлагали отмывать деньги. А за отказ в ход шли угрозы. И когда о. Дмитрию стали угрожать жизнью дочери - у него случился инфаркт. Тогда он выжил. Как и в горячих точках, вернувшись с медалями. Сейчас время покруче лихих девяностых. Потому что, когда гнобят так жестоко, бессмысленно и несправедливо свои же - стократ тяжелее и труднее. Не справился. Как бы сказал - "ниасилил".

У него рушилась жизнь. Храм был для него как дитя, выношенное, выстраданное, выращенное. С 1996 года, с нуля, с пустого места, нет - с болота, он строил и создавал не только прекрасный храм, постройки и территорию рядом, но и настоящую общину, в которой все знают и любят друг друга, растут, развиваются, общаются, учатся, знакомятся, венчаются, рожают и крестят детей. Он учил тому, что однажды так потрясло его и изменило всю его жизнь - Евангелию. И вся община была против того, чтобы был монастырь. Но митрополит своей жесткой рукой надавил, и заставил тогда его написать интервью - о том, что он согласен. Мы стали бояться - что о. Дмитрия снимут и вообще переведут в другое место. А он не выдержит - диабет, слабое сердце…. И мы все замолчали.

А неделю назад, перед престольным праздником - он узнал, что "оброк" еще увеличили на 300 тысяч. Это была абсолютно неподъемная сумма для храма, в котором было уже остановлено строительство. Нужно было увольнять людей, которые уже и так работали на голом энтузиазме. Он отслужил престольный праздник и ушел. К Богу.

Со святыми упокой. +++ »
http://marahovska-ya.livejournal.com/572207.html

***
И меня простите, о. Дмитрий. Его прихожане (и спонсоры) несколько раз обращались ко мне, ошибочно думая, будто я вхож в патриархию. Так что о конфликте вокруг этого храма я знал. Но мое публичное вмешательство лишь всё усложнило бы. о. Дмитрию было 50.

[Barbarella]

Я сама лично не была знакома с о.Дмитрием, уж очень устрашал он меня своим внешним видом и темпераментом. О чем жалею безмерно.
Но вот попались интервью последние, выложу их тут, вдруг еще кто не знал, что за Человечище поднимал любимый многими храм на озере Смолино.

http://nevecher.livejournal.com/144732.html?view=631900#t632924

"Интервью с о. Дмитрием Алферовым

Летом, накануне пятидеятилетия, Петя взял у о. Дмитрия большое интервью. Мы опубликовали его в приходской газете, но только первую часть. Вторую о. Дмитрий публиковать запретил - начались проблемы с архиереем и он боялся, что публикация интервью вызовет обвинения в том, что он создает "культ личности".
Никакого культа личности не было. Просто личность была культовая. Судите сами.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
Совсем недавно настоятель нашего храма, протоиерей Дмитрий Алферов отметил знаменательную дату – свое 50-летие. В связи с этим событием о. Дмитрий согласился дать нашему корреспонденту большое интервью, которым мы открываем серию бесед с замечательными лицами нашего храма. Из них о. Дмитрий, конечно, самый замечательный – и не только потому, что его трудами был построен наш храм, не только потому, что он много лет является его настоятелем, но и по своему огромному и во многом нестандартному для священника жизненному опыту, обширным знаниям и глубокому взгляду на жизнь и человека. Всем этим богатством он сегодня щедро делится с читателями нашего вестника.

Петр Устинов, корр.: Отец Дмитрий, мы знаем, Вы получили историческое образование. Когда впервые появился этот интерес?
Отец Дмитрий Алферов: Историей я начал интересоваться еще до школы. Вообще, в нашей семье было принято интересоваться историей. Дед, отец часто говорили об этом. Эти разговоры меня увлекали. Во-первых, они были хорошей пищей для воображения, потому что мы с ребятами любили играть в разные исторические игры. В индейцев, например, в мушкетеров. Дед мой был начальником пожарной охраны ЧТПЗ, дослужился до высокой должности. Был человеком очень разносторонним, много читал, хотя и был из крестьян. Кстати, родился в знаменитой Прохоровке, где Курская дуга проходила. А бабушка – из-под Питера. Мы с моей двоюродной сестрой воспитывались в очень интересной атмосфере. Мы часто говорили: расскажите нам про «старую жизнь». И они с удовольствием рассказывали. Дед был очень дисциплинированным человеком, подтянутым, пунктуальным, никогда не опаздывал. У него был принцип: на любом застолье он выпивал две рюмки водки. Всё! Больше не заставишь. Вообще, был очень порядочным. Вот это слово «порядочность», которое утрачено сейчас, раньше было очень актуальным. Дед был большим примером для меня и очень много для меня сделал. Именно в дедушке и бабушке я впервые увидел настоящую преданность семье.
П. У. Где Вы учились?
О. Д. Учился сначала в 50-й спортивной школе. Это была специальная школа, задачей которой было самым жестким способом из большего числа претендентов воспитать будущих олимпийских чемпионов. Это же была идеология. Я и лыжами занимался и даже гимнастикой, но это все конечно эпизодически, а серьезно я занимался плаванием. Ездил туда через весь город. Мы тогда жили у вокзала, а школа была у ЧГРЭСа. Причем уже с первого класса у нас по две тренировки было. В семь утра тренировка, потом в школу, потом еще вечером тренировка. Наши дрессировщики, ну то есть тренера, из нас по полной выжимали. Я помню, у меня к третьему классу уже две перетренировки было, и третий взрослый разряд.
Потом меня в другую школу перевели. Я зачитывался историческими романами, монографиями. Больше всего любил историю. Хорошо учился и по другим предметам. Но любил только те, которые были связаны непосредственно с человеком. И даже увлекали меня не мопеды, не приемники, не шахматы, а человек.
П. У. И так Вы решили стать историком…
О. Д. Я определился в выборе своего жизненного пути уже к 10 классу. Проанализировал свои склонности. Была ведь такая идеалистическая система, то есть если какие-то склонности есть, нужно их развивать. Государство предоставляло широкий круг возможностей. И если уж меня интересовала история, то лучше идти в гуманитарный ВУЗ. Кстати говоря, с детства у меня было стремление вырваться из круга обыденности, я очень остро чувствовал эту обыденность, засасывающую среду, которая губит порывы, остроту ума. Больно было смотреть на людей, которые собственную жизнь втаптывают в грязь, пьянствуют, разлагаются. Жил я в обычном дворе, в деревянном доме. Там жили обычные советские люди, и я наблюдал за бессмысленностью жизни этих людей. Они имели массу возможностей, но, тем не менее, этими возможностями пренебрегали, не размышляя над собственной жизнью, поэтому попытка вырваться из этой довлеющей среды зародилась еще в детстве.
П. У. Вы в том возрасте уже и о смысле жизни задумывались?
О. Д. Да, конечно.
П. У. И в чем Вы его для себя определяли?
О. Д. Исходя их собственных возможностей, жить максимально полезно, максимально интересно. Скажем, если есть интерес к истории, значит, нужно его использовать, раскрывать.
П. У. А вопрос религии? Он уже как-то ставился в вашей среде?
О. Д. Нет, эта тема вообще не обсуждалась. Ну, иногда может, говорили о крещении, как о чем-то очень далеком. С этим вопросом я сталкивался только в литературе. Хотя в нашей семье никаких предвзятостей по отношению к религии не было. Но вопрос о смысле жизни стоял очень высоко. У нас вообще было принято говорить на серьезные темы, даже с друзьями. Влияние идеологии было очень сильным.
П. У. Среди ваших друзей вы были заводилой?
О. Д. В разговорах да. Я помню, у меня даже был такой опыт, я просто подходил к сверстникам и говорил: давай дружить. Ну, мне говорили: давай. Мы общались, играли вместе. В результате у меня сложился настолько широкий круг знакомств, что я уже забывал, с кем я познакомился. В школе, университете у меня было очень много друзей, знакомых. Мои родители даже страдали от этого: наша квартира находилась поблизости от университета, и все мои друзья постоянно околачивались у меня.
П. У. Как началось увлечение музыкой?
О. Д. У меня отец очень любил музыку. Она всегда звучала у нас, сколько себя помню. Он слушал джаз, классику. Где-то половину его коллекции, а она была очень большой, составляла классика. Он не только слушал музыку, но и прекрасно разбирался в ней, имел обширные музыкальные вкусы. И поэтому я с детства впитывал все это. А потом, где-то класса с десятого я познакомился уже с рок-музыкой. После десятого класса я в университет не поступил, что было вполне типично для того времени: был очень большой конкурс. Исторический факультет был идеологическим, поэтому поступить туда сразу после 10 класса было очень сложно. Не поступив, я целый год работал лаборантом на кафедре физики ЧелГУ и фанатично готовился к вторичному поступлению. Все свое время я посвящал подготовке. Я разделил все билеты по дням и на каждый день у меня была норма, которую нужно было выучить, ходил на дополнительные занятия по английскому языку, читал пособия. Но прежде чем поступать в ЧелГУ, я поехал в Новосибирск, чтобы попытаться поступить в Новосибирский Университет. Экзамены там были на месяц раньше. Я не поступил, зато познакомился с людьми, которые разрушили мое узко-догматическое представление о жизни. Их жизненные интересы были столь широки, что я сам себе показался очень провинциальным молодым человеком. Один из них был Женя Горный. Он очень интересно рассказывал о группе Pink Floyd и даже переводил песни этой группы. Причем этот перевод был литературный, талантливый. Это был человек с совершенно невероятным воображением. Он расширил чрезвычайно мои горизонты, пробудил во мне интерес к различной художественной литературе, музыке. До него музыка не была для меня чем-то, что расширяет мое представление о мире. А он открыл для меня массу групп. Кстати, и о хиппарях я впервые тоже узнал от него. И вот с тех пор моё увлечение рок-музыкой стало настоящим. Я стал записывать различные группы. Мне казалось, что все эти люди из того волшебного мира Жени Горного. Даже, помню, запись какой группы у меня появилась первой – Uriah Heep. Потом стал знакомиться с меломанами. Сразу произошло разделение – мир попсы и рок-музыка.
П. У. Движение хиппи тогда уже существовало в Челябинске?
О. Д. У нас были люди, которые увлекались их идеями. Люди, которым дала творческий импульс вот эта свобода, которая там присутствовала. С одной стороны, это все настраивало на взаимоотношения друг с другом самые дружелюбные, открытые и честные, в отличие от комсомольско-партийного притворства. А здесь, напротив, - искренность, доброжелательность, заинтересованность друг в друге. Это были талантливые люди, умные, начитанные. А у некоторых это была попытка уйти в мир иллюзий, в том числе и наркотического характера. Но этого было очень мало. Это ведь разрушение, мы это прекрасно понимали. Люди, которые подсаживались на различные препараты, очень быстро деградировали. Они становились неприятными, непредсказуемыми, они порой ужасали своим поведением. Я помню, мы много об этом рассуждали, спорили. Кстати и пили-то мы в основном чай. От алкоголя быстро отказались: голова болит, фантазия не работает, мысль путается. Мы собирались у меня на кухне, пили чай, общались – о книгах, фильмах, слушали музыку, все это будоражило сознание. Это была эпоха кухонных разговоров.
П. У. Большая компания была?
О. Д. Очень большая, от 10 до 15 человек. Публика была очень разная. Я вообще тогда не встречал каких-то потухших людей. Мы активно вовлекали в общение ПТУшников, размышляли с ними о литературе, смысле жизни, всячески подчеркивая, что им нужно выползать из той среды, в которой они существуют. Мы, конечно, много неудобств доставляли моим родителям, много курили, смеялись. Я вообще, в конце концов переселился на кухню, поставил там диван, магнитофон, книжную полку повесил. Не помню ни одного вечера, чтобы я был один и занимался какими-то своими делами. Кто-нибудь да был. И главное, ничего не пили кроме чая.
Потом стали участвовать в организации подпольных концертов различных рок-групп: «Урфин Джюс», «Чайф», «Тролль». Общались со всеми этими людьми. Помню, с Башлачевым общались.
П. У. Бардов не любили?
О. Д. Нет, как-то сразу. Всей душой не любил. Как фарисеев не любят, так и бардов не любил. Это были люди, которые успешно учились в ВУЗе, успешно продвигались по службе. А потом, уезжая в отпуск, брали в руку гитарку и становились там «другими». А потом снова возвращались в свою обыденность, строили карьеру, приспосабливались. Это очень неприятно – под гитарку ты потренькал, такой свободолюбец, а на самом деле ты обычный советский функционер.
П. У. А сами не играли не на чем?
О. Д. К сожалению, нет, только на магнитофоне (смеется). Друзья-музыканты были, конечно. Группа «Тролль», Игорь Носырев, Дима Никулин, о. Сергий Реснянский на клавишных. О. Сергий ходил в каком-то невообразимом эпатажном пиджаке, плюшевом. Помню, как ходили на концерт Гребенщикова. Он состоялся в Миассе, причем совершенно случайно. Местные комсомольцы хотели пригласить какую-нибудь советскую группу, стали искать и вместо какой-то комсючной группы на «А» по ошибке пригласили «Аквариум», думая, что это советский ВИА. В силу того, что те, кому нужно, сразу об этом узнали, все поехали в Миасс. Аквариум отлично выступил в акустическом варианте. Пол-зала было местных миасских жлобов, пол-зала было нас. Мы там кричали и свистели, в общем, вели себя, как полагается на рок-концерте. Нас оперативно окружил комсомольский отряд, хотели вывести из зала, но как-то обошлось.
А вот челябинская группа «Урфин Джюс» ввела нас в атмосферу хард-рока. Тяжелая, мрачная, депрессивная музыка. Очень хорошо играли для того времени, что-то среднее между «Deep Purple» и «Led Zeppelin» с элементами арт-рока, с какими-то туманными текстами. Это было интересно.
П. У. Вы были диссидентом?
О. Д. Нет, диссидентами мы не были. Это очень скучная, злая, мелочная, доходящая до ненависти к собственной стране, абсолютно нетворческая публика. Что может увлечь молодого человека? Только человек, у которого больше таланта, больше фантазии, больше идей. И идей положительных, а не отрицательных: «мы такие, потому что мы лучше, а не потому что мы не любим то, что вы любите». Вот это было главное. Что, кстати говоря, в Гребенщикове и подкупало. Не только стёб и насмешка, но и глубокие, личные переживания.
Ну, а хиппи, это ведь достаточно общий термин. Я даже вряд ли к ним относился, потому что вот этой грязной, наркотической эстетики не было. Скорее всего, мы составляли клуб интеллектуалов, которые были вдохновлены некоторыми идеями. И идеи эти, кстати, очень творчески перерабатывались. Наверное, если бы мы встретились с американскими хиппарями, то мы бы друг друга вряд ли узнали, потому что идеи тупого веселья и саморазложения в нашей среде были неприемлемы. А наш рабочий класс, в общем-то, так и жил, поэтому уподобляться им было не интересно.
П. У. Но волосы-то длинные были?
О. Д. Да, волосы длинные были. Джинсы, волосы, фенечки, все как полагается (улыбается). Босиком порой ходил. Даже помню один такой интересный случай. Вызвали меня к декану по какому-то вопросу. А у меня волосы до пояса, борода. Меня и спросили: ты чего, Алфёров, в попы собрался? Так что был такой пророческий возглас еще в юности. Ну, кстати, к попам в то время было определенное отношение, и именно так я себе их и представлял – невежественные обскуранты, грубые, общающиеся только с полуграмотными бабками. Отчасти так оно и было в советское время.
П. У. А «битлов» слушали?
О. Д. Обязательно, и «битлов» и «роллингов», «Ти-рекс», «Пинк Флойд», «Кинг Кримсон». Но опять же, это все было очень идеологизировано. Читать и слушать, читать и слушать, смотреть, обсуждать. Все кидалось в топку какого-то творческого эксперимента. В конце концов, главным вопросом было – «как жить дальше?» Вот мы заканчиваем вуз. Что дальше? Поэтому сама по себе музыка как таковая нас не очень интересовала. Я вот даже, помню, спрашивал друга своего: неужели все дело в музыке, в этих аккордах, рифах, звуках, неужели за ней больше ничего не стоит?
П. У. Как-то изменилось мировоззрение к этому времени?
О. Д. Мы предполагали, что наша жизнь будет достаточно параллельна советскому образу жизни. Не гонка за квартирами, автомобилями и гарнитурами, не рост по карьерной лестнице. То есть не продаваться системе. Быть минимально от нее зависимой. Конечно, мы понимали, что совсем уйти от нее будет невозможно. Нужно будет сходить в армию, развязаться со всеми обязательствами. Кстати говоря, пацифистами мы не были. Идеи такие, конечно, были, но мы же историки, мы понимали, что пацифизм это глупо, точнее, это не реально. Мы не были даже врагами социализма в силу того, что альтернативы-то не было. Капитализм представлялся в тех красках, которыми рисовала его советская пропаганда. Мы понимали, и были, конечно, правы, что социалистическая система – система унификации, но и система социальной поддержки. Но при этом, если ты не хочешь входить в эту скучную бессмысленную систему, ты можешь жить параллельно, то есть создавать свой мир.
П. У. А отношение к религии поменялось к тому периоду?
О. Д. Ну, в общем, да. Ведь идеи всепрощения, любви, проповедуемые Христом, активно поддерживались хиппи. Это вполне хиппарские идеалы. Я крестик стал носить. Был некрещеный, но крестик носил. Читали какую-то литературу по индийской философии. В силу исторического образования, так или иначе, с этим сталкиваешься. Позитивное отношение к христианству, к сожалению, было погашено долгой и противоречивой историей. Христианство воспринимали все-таки в католической его форме. О православной вере, о Византии в курсе истории было очень мало. Так что отношение к христианству формировалось инквизицией, кострами, крестовыми походами. О Православной Церкви, мы, конечно, знали, и различия знали, но представлена она была очень блекло. Библию, Евангелие было достать практически невозможно. Махабхарата у меня была, а вот Библии долго не было. В библиотеке эти книги находились в закрытом доступе. Заранее нужно было получать специальное разрешение. У нас девочка одна на втором курсе взялась писать реферат по истории христианства. И ей так и не дали этого разрешения. Но в силу того, что различные очень интересные люди, встречаемые нами, рассказывали о христианских религиозных идеях, мы, конечно, испытывали к христианству некоторое уважение. "

[Barbarella]

(продолжение)
П. У. Расскажите о своей службе в армии. Какие остались воспоминания и впечатления, дал ли Вам что-то этот период?
О. Д. Служил, конечно. Не скажу, что я рвался в армию. В наше время все хорошо знали, что главной проблемой там была дедовщина. Она была и в 80-х, и в 70-х. И ведь, кстати, это уже Афганистан был. И вполне был риск туда попасть. Наше хипповое мировоззрение, конечно, протестовало против службы в армии, но здравый смысл подсказывал, что если каким-то образом избежать армии, то будешь социально неполноценным человеком. Скажем, если будешь что-то утверждать, то серьезность и весомость твоих слов может быть поставлена под сомнение. Вот эти размышления заставили нас с моим другом после университета пойти в армию. Хотя возможность «закосить», конечно, была. И в 85 году я пошел служить. Меня определили во внутренние войска. Служил я в Уфе, в СМЧМ, то есть специальных моторизированных частях милиции – это были части внутренних войск МВД СССР. Основной нашей задачей была охрана общественного порядка в крупных населённых пунктах и борьба с уличной преступностью. Это были элитные войска. Более того, мы носили форму сотрудников советской милиции, имели документы, удостоверяющие личность сотрудника милиции, пользовались их правами и обязанностями. Было много солдат с высшим образованием, были спортсмены. Очень мало было азиатов всевозможных. А ведь азиаты уже тогда были большой проблемой Советской Армии. Они были абсолютно дикие. Как говорили: «за спичками спустились, тут их и повязали».
П. У. Вы боялись дедовщины. А была ли она?
О. Д. Была, конечно, как же без нее, она неизбежна. У нас, в силу разумности контингента, дедовщина проходила в терпимых формах. Иногда это было даже полезно. Потому что офицер, сержант не всегда доглядит, а старослужащие могли. Это было, конечно, в довольно жесткой форме, но, тем не менее, работало. Это была все же приемлемая система, в нее можно было вполне вписаться. Если не лениться, честно выполнять приказы – было вполне терпимо. Обычно дедовщине подвергались люди, которые хитрили, лукавили в выполнении каких-либо заданий.
Я шел в армию с ропотом, что это два потерянных года. На самом деле, так думать было совершенно глупо. Эти два года абсолютно не были потеряны, наоборот, как раз те люди, которые не ходили в армию, теряют гораздо больше. Как будто некая программа не запущена в их жизни, и они от этого что-то не добирают, так же и здесь. Два года – это был разумный срок. Первый год ты учишься, второй год ты служишь. Поэтому те, кто уже год отучились, они, конечно, будут меньше заняты на хозяйственных работах, на уборках. Этим занимались те, кто только что пришел.
Моя служба совпала с некоторыми нестабильностями в Советском Союзе. Отслужив первые полгода, мы попали на операцию по освобождению самолета, который в Уфе захватили террористы. Трое военнослужащих конвойных войск, сержант и двое рядовых, решили угнать самолет и улететь в капиталистические страны. Они захватили самолет с пассажирами. Помню, прозвучала тревога, нас подняли и приказали находиться в боевой готовности. Мы даже легли спать в одежде. Потом опять прозвучала тревога. Мы вскочили и увидели, как командир закидывал сумки с патронами в машину. Это был шок, такого никогда не было. Нам выдавали патроны на стрельбище поштучно, а тут целые сумки с патронами. Наша рота поехала на склад, где был один террорист (они каким-то образом разделились), но оказалось, что тот запаниковал, нервы не выдержали и он сначала попытался убить себя штык-ножом, а потом сдался. Нас отправили обратно в часть, а все остальные лежали в оцеплении на аэродроме.
Второй эпизод наших участий в военных действиях – это волнения в Алма-Ате, где случились серьезные восстания казахов. Все части СМЧМ со всей страны грузили в самолеты и отправляли в Алма-Ату. Это под Новый год было. Сначала нас высадили на центральной площади, мы постояли, померзли. А потом нас заставляли ходить и патрулировать улицы Алма-Аты. Местная милиция была провожатыми, а мы ее усиливали. Но поскольку местным ментам это было не очень интересно, они очень быстро нас оставили и мы ходили, предоставленные сами себе. Покушали, знакомства какие-то завели. Это ведь под Новый год было.
Ну, а когда уже полтора года отслужили, то нас сначала бросили под Ереван, а из-под Еревана – в Сумгаит. В Сумгаите мы уже попали в бучу межнациональной резни и поучаствовали в настоящих боевых действиях. Гоняли там азербайджанцев. То мы их гоняли, то они нас. У нас щиты были, дубинки, бронежилеты. Ну и они все с палками, ножами, камнями. Стреляли в нас, даже ранили одного товарища нашего. Они эссенцию уксусную бросали под ноги – от резкого запаха теряешься, и могут тебя ударить, камнем швырнуть. Потом, когда ситуация обострилась, нас все-таки решили вывести из центра города. Был приказ уходить и не отвечать на провокации. Мы шли строем, а они обнаглели, озверели, кричали, кидались камнями. Жутко было. В следующие дни мы уже патрулировали улицы, вылавливали зачинщиков беспорядка, город потихонечку приходил в норму. Но Сумгаит тогда сильно пострадал, конечно. Кровавые тряпки, выжженные дома, разбитые она в домах, где убивали, избивали армян. Мы патрулировали, останавливали, обыскивали, находили ножи. Они же все с ножами ходят, это для нас тоже было дико. А для них – это традиция. Но нам до этой традиции, конечно, дела не было. Нашел нож – все, получай свое. Задерживали, доставляли в фильтрационный пункт.
После Сумгаита нас вернули в Уфу, мы послужили еще полгодика и, помню, оставалось неделя-полторы – и домой отправят… и в это время нас прямо с постов снимают и отправляют в Баку. В Баку началась буча. Мы там армянские кварталы патрулировали, охраняли. Там толпы еще больше, чем в Сумгаите были. Ну а оттуда нас уже отправили в Уфу, обратно в часть. Там мы помылись, побрились, одели дембельскую форму и направились домой. Помню, комбат мне пожал руку, сказал: спасибо за службу. Приятно было. Это был 87 год…"

[Asi]

По "Союзу" утром показывали похороны о. Дмитрия Алферова. Потом показали последнюю его съемку для "епархии.ру" - он показывает, рассказывает про свой храм. А в конце говорит то, зачем прислали к нему корресподентов. Что монашество - это хорошо. Говорит тяжело, с перехваченным дыханием, с бледным лицом.

Надо было не так показать. Надо было сначала показать - что он говорит про монашество. А потом похороны.
Чтобы не было такими откровенными плясками на могиле. Как-то в епархии не продумали сюжет. Или просто удовольствие получают, от такого изощренного издевательства? Вот умер типа, а нам завещал - и завещание показывают, "под дулом пистолета", из-за которого все и случилось.

Удивительный садизм. Редкостный. Восхищаюсь! Какими надо быть, однако, сильными людьми, чтобы так себя вести. Непоколебимыми.

У о. Дмитрия сейчас мытарства. Поэтому мы молимся все. Нам не до пляшущих. Извините.

Но вот удивительный факт! Когда митрополит нашей епархии приехал в храм о. Дмитрия(да, по другому я его никогда называть не буду, не получится, и это правильно) - исправляюсь новый настоятель преподнес по "райдеру - и она вдруг, внезапно - лопнула у него в руках.Представляете, да? Красное вино, и все вылилось....

Такое бывает?


Я думаю, все как раз начнется, когда мытарства закончатся. Будет весело. О. Дмитрий был большой шутник и хулиган. И полномочий у него ТАМ будет много будет, как-бы кто в это не верил. Так что с плясками все-таки бы поосторожнее надо бы как-то. Мало ли что.....
http://marahovska-ya.livejournal.com/581443.html

[Barbarella]

ВТОРАЯ ЧАСТЬ
П. У.Отец Дмитрий, в прошлый раз мы закончили разговор на том, как вы вернулись из армии, где проходили срочную службу и даже приняли участие в военных действиях. Чем встретила вас «гражданка»?
О. Д.Вернулись мы из армии, а страна уже другая, началась перестройка. Вся муть со дна поднялась, все вдруг стали «перестройщиками», все стали ругать прежний образ жизни. Все, кто раньше слушал Аллу Пугачеву, вдруг стали слушать подпольную рок-музыку, которая уже не была подпольной, и свободно выдавала какие-то свободолюбивые концерты. Я понял, что мое желание жить наполненной жизнью, основывая ее на противопоставлении советской, рухнуло, потому что уже и советской-то жизни не было. Вот тогда и наступил очень сильный духовный кризис. Я не знал, чем заниматься, не знал, как себя применить. Обывателем, стяжателем быть абсолютно не хотелось, а прежний, пусть придуманный, но возвышенный образ жизни стал обыденным, раздернутым на фразы и цитаты.
П. У. Доармейские идеалы перестали вдохновлять?
О. Д.Доармейские идеалы перестали быть индивидуальными, они стали растиражированными, бессмысленными. Когда твои идеалы становятся броскими газетными заголовками, когда вчерашние комсомольцы бегают и кричат слова, на которые раньше бы они не решились (а ты готов был на это пойти), то они становятся просто скудными фразами. Как будто украли у тебя твои прежние идеалы, сделали их посмешищем. Вот это и был тот духовный кризис, в результате которого я, в конце концов, обратился к Богу. Никаких других вариантов не было. Хотелось найти сверхзадачу своей жизни. Так она из абстрактно-эстетической стала вполне религиозной.
Я стал молиться: Господи, управь, направь… и появился человек, который сумел соединить мои старые интересы и Православие. Звали его Артур, будущий отец Аристарх. Познакомились мы интересно. Он прошел мимо моего балкона, с длинными черными волосами ниже плеч, в «крутых» очках-каплях, был очень похож на Джимми Моррисона, и я, сидящий на балконе, слушающий «Jefferson airplanes» и размышляющий над утраченными идеалами, восхитился его видом. А через полчаса произошло чудо: мой общий знакомый привел его ко мне домой. Так состоялось наше знакомство. Оказалось, что он верующий человек, ездит в село Мишкино Курганской области, где алтарничает и общается с тамошним дьяконом – выпускником университета. Так вот он меня в православный мир и ввел. Потом я с ним стал ездить. Мы общались на религиозные темы (я не был крещеным), читали молитвы, начали читать Евангелие. Мне, помню, дали почитать на два дня толковую Библию. Ничего же не было, Евангелие все еще оставалось редкостью. Оно даже в храмах не продавалось. Да что Евангелие, там даже молитвословов не было. Только иконки и крестики. Мы жарко спорили, я впитывал то, что говорил Артур (а он был филологом, поэтому общаться с ним было достаточно интересно и познавательно). Это было погружением в какой-то неизведанный мир, причем восприятие Православной Церкви было настолько открытым и доброжелательным, никаких предрассудков, осуждения, каких-то штампов, трафаретов не было. Были, конечно, какие-то старые впечатления: например, проходил когда-то мимо Симеоновского храма (он, кстати, тогда был розового цвета) и возникали ощущения, как будто здесь все не для меня, не мое, священники, которые общаются только со старухами, пенсионерки, живущие какой-то непонятной для меня жизнью – это все было, но было на уровне ощущений детства. А то, что мы стали обсуждать, это было интересно.
П. У.А о священстве подумывали?
О. Д.Да, хотелось быть священником, просто все это воспринималось не через призму бытовизма, который, как позже выяснилось, к сожалению, тоже существовал. Тогда казалось, что все это возвышенно, таинственно. Мы, конечно, уже были другими людьми, большая часть моих друзей меня не понимали. Считали, что я даже их как-то предал. Но на самом деле, они все просто шаг за шагом погружались в обычную обывательскую жизнь.
П. У.А сколько вам тогда лет было?
О. Д. Двадцать пять. А потом как-то Артур сказал мне: «Дмитрий, ты же русский человек?» Я говорю «Да», - «Вот, сегодня начался Великий Пост, давай-ка постись». Я говорю «Давай», - и стал поститься. Ну, этот пост, наверное, не был очень уж строгим, но мяса и молока я точно не ел. Читал, молился. А потом мы поехали в Мишкино на Пасху. Там я и крестился. И вот перед своим крещением я отстоял полностью ночную службу Великой Субботы и ночную службу на Пасху. Нам очень радовались прихожане, которых был целый храм, делились с нами всевозможными пирожками, яйцами. А через неделю я вновь приехал в Мишкино и батюшка меня там крестил, практически как в древней Церкви – после поста. Как-то летом о. Аристарх позвал меня в Мишкино, сказал, что нужно помочь там с ремонтом. Мы поехали, жили там, что-то красили, белили недели полторы. Вот там, помню, мы соприкоснулись с миром прихожан, посещавших службы в Мишкино. Ну, местные-то конечно туда не ходили, а в основном храм наполняли приезжие, среди которых были даже верующие из Челябинска. Прихожане тех времен, конечно, были весьма интересны. Они очень отличались от нынешних прихожан, тем хотя бы, что их вера не держалась за священнослужителей. Она от них не зависела. Это люди, которые выносили свою веру, будучи из самых простых кругов, веровали, ездили, наверняка испытывали массу неприятностей со стороны родственников, окружения. Я помню, как они готовились к причастию (мы жили в одном доме – в одной половине мы, в другой они) – вычитывали все правило на коленях с таким восторгом, и вообще все церковное было для них настолько дорого, что это просто поражало. Прихожанки с любовью акафисты переписывали. Я, помню, приезжали на первую неделю Великого поста, брали неделю от отпуска и жили в селе у добрых прихожан и посещали службы. Это была очень сплоченная среда.
Ну, а потом (это был 88-89 год) Артур женился. Тамошнего дьякона перевели в Курган, а на его место в дьяконы очень быстро рукоположили Артура (будущего о. Аристарха). Он, наверное, полгода послужил дьяконом и в силу того, что у него не было ни голоса, ни слуха и в дьяконском плане он был бесперспективен, его рукоположили в священники. Артура очень быстро перевели в Курган и он стал там служить уже в священном сане. Конечно, было немного печально, что нас разделили, но к тому времени я уже женился, поэтому времени скучать особо не было. Я продолжал служить алтарником в Мишкино. Помимо алтарника я был звонарем, чтецом, певчим. Я разбирался в службе, брал с собой книги, читал дома, вникал. Помню, даже пошел в детскую музыкальную школу, где меня немножко учили петь и ставили голос. В общем, ездил в Мишкино, прислуживал, выполнял различные поручения. Великий пост прошел, Пасха, и на Светлой Седмице меня вызывают в епархию на разговор с архиереем – архиепископом Мелхисидеком. Сначала в дьяконы рукоположили, по-моему, на отдание Пасхи. Послужив неделю дьяконом, рукоположили меня в священники и отправили в город Курган. А Курган тогда был таким полудеревенским городом, состоящим из такого более-менее городского центра и нескольких деревенских районов с совершенно деревенской инфраструктурой, но как бы в черте города. Одним из таких районов был Смолино, где и находился единственный храм города – Святодуховский храм. При храме было несколько домов, в которых жили священнослужители. Один из таких домов мы с о. Аристархом и разделили.
П. У.Вот вы и продолжили общение с другом?
О. Д.Да, он был вторым священником, я третьим. Все очень вдохновляло, все очень радовало. Люди такие в Кургане были добродушные, приветливые, незлобивые, но вместе с тем, надо отметить, чрезвычайно инертные. Организовать их, зажечь на какое-то дело было крайне сложно. В основном женщины пожилого, среднего возраста, небольшое количество мужчин. Это был наш первоначальный приход. Ну и отдельная категория граждан – это те, кто решил креститься. Единственный храм в городе, богослужение почти каждый день и в эти же дни совершалось крещение. Крещение же было тяжелейшим физическим трудом, не доставляющим абсолютно никакого удовольствия и радости. Вот, я помню, храм в Смолино достаточно большой, рядом небольшой двухэтажный домик, на первом этаже крестильный храм, причем храм, действительно приспособленный для богослужения – с алтарем, с иконостасом. Вот там мы крестили. И справиться с таким наплывом желающих креститься было очень тяжело, поэтому мы крестили партиями по 40-50 человек. Один раз крестишь, второй раз крестишь, третий раз крестишь, бывало до четвертого раза доходило. Весь мокрый, с девяти до часа крестишь людей, которые даже не понимают, что с ними происходит. И вот тогда мы с о.Аристархом, с благословления нашего настоятеля решили проводить хоть какие-то огласительные беседы перед крещением. Ну, это все так осторожно, конечно, потому что мы сами совсем недавно священниками стали, да и не было тогда этого в практике. Даже проповеди-то были весьма затруднительны. В советское время, чтобы прочитать проповедь, нужно было эту тетрадочку с проповедями отнести в горисполком и завизировать, и часто агенты советской власти приходили на богослужение и слушали, чтобы священник не отклонялся от написанного. В деревнях, конечно, свободней было, а вот в городе за этим следили. А поскольку эти времена только-только закончились, по чуть-чуть оживали прежние традиции. И вот мы завели такую практику – в летнее время во дворе храма мы собирались с крещаемыми, садились на лавочки под раскидистыми деревьями и общались, говорили им о Боге, о крещении. Это было интересно, такой творческий процесс.
П. У. А со священниками какие отношения были?
О. Д.Мы с о.Аристархом дружили. Ну и с духовенством мы достаточно дружно жили. Встречали праздники вместе, часто общались, решали какие-то служебные, богословские вопросы. Настоятель наш, кстати говоря, очень вдохновлял нас. Нам, я считаю, очень повезло, несмотря на неоднозначность его. Во-первых, он был образованный, во-вторых, он был деликатный человек, в-третьих он, действительно, был верующим человеком, и семья его была верующая, которая ценила церковность, но церковность не на уровне рефлексов, а на уровне культуры. И это было очень интересно.
Через какое-то время о.Аристарх перешел в Александро-Невский храм, стал его восстанавливать, я стал вторым священником.
Ну а потом, после разделения епархии в 1993 году я переехал в Челябинск, стал служить в Челябинске. Конечно, не просто было. Вливаться в чужой коллектив всегда непросто. Ну и такой духовной среды, как в Кургане, здесь не было, все были очень разобщенные, никто особо не стремился вникнуть в П. У.А сколько в Челябинске храмов тогда было?
О. Д. Три: Симеоновский, Троицкий и в честь иконы Божией Матери «Нечаянная радость». Я стал служить в Симеоновском, хотя хотел в Троицкий. Но владыка Георгий решил так. Помню, старался страшно: службу справлять, проповеди говорить, акафисты читать. У нас в Кургане, в Свято-Духовском храме было две главные святыни: икона святого Симеона Верхотурского с частицей его мощей и икона святителя Николая. И мы традицию завели – в четверг на вечернем богослужении читали акафист Симеону Праведному, а в пятницу – святителю Николаю. Эту традицию я пытался перенести в Челябинск, приходил заранее перед Литургией и читал акафисты.
Настоятель у нас был о. Николай – очень хороший человек. У меня о нем только самые теплые воспоминания.
П. У.А по Кургану скучали?
О. Д.Да, конечно, я еще целый год по выходным ездил туда, чтобы еще и еще раз почувствовать ту атмосферу братства и взаимопонимания.
А так, с 1993 по 1995 годы я служил в Симеоновском храме. Кстати, что вдохновляло – прихожане Челябинска во многом были на голову выше Курганских – и заинтересованностью, и отзывчивостью, энергией, желанием познавать, что-то вместе делать. И самое главное, все прихожане очень дорожили Церковью. Мы находились рядом с ветеранами, у которых многому можно было поучиться. Часто получалось так, что не священник учил народ, а народ учил священнослужителей и вере, и отношению, и благоговению.
П. У. Воскресную школу вели?
О. Д. Вел. Но поначалу она была очень неудачная – родители совместно с детьми. Потом я предложил разделить школу. Со взрослыми даже во дворе собирались, сидели на лавочках, общались. Помню, это вызвало такое непонимание. Как-то раз сидим, общаемся, и подходит митрополит Иов и так раздраженно говорит: «Что это тут такое, не в храм пришли, а рядом сидите».
В общем, пять лет я прослужил в кафедральном соборе, а потом меня благословили на возведение храма в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали», который в 1996 году только замыслился. К этому делу приложил руку печально известный о. Севастьян, он нашел общий язык с главврачом ГКБ №9 Николаем Васильевичем Саевцом. Собралась группа людей, которые так мечтательно хотели построить храм. Николай Васильевич рассказывал о том, как хочется, чтобы вышел из больницы, а дорога ведет к храму. Он пригласил тогдашнего главу района, своего друга – заместителя главного архитектора города Обудкова, еще нескольких людей. И самой главной фигурой в этом коллективе был Виктор Петрович Грачев – директор кирпичного завода «Кемма», очень хороший человек, замечательно открытый, не матерый предприниматель, а такой еще советский директор. Он провел собрание с коллективом у себя на предприятии, и коллектив согласился выделить один миллион кирпичей для строительства нашего храма. Решили строить храм, определили место и, кстати, место это, сейчас кажущееся таким удачным, тогда не вызывало никакого энтузиазма. Это было полуболото, полусвалка, да еще рядом пляж. Тогда же пригласили Вячеслава Сергеевича Пожидаева – он возглавлял институт «Гражданпроект». Они выполнили проект храма иконы Божией Матери «Нечаянная радость» в Пыть-Яхе и этот проект они предложили нам и пообещали произвести расчет фундамента.священническое служение."

[Barbarella]

(окончание)
"И вот началась эпопея. Я продолжал служить в соборе, и владыка Георгий тогда мне сказал, что мое дело – молиться, создавать общину, собирать какие-то средства, а епархия сама будет строить храм. Нашли первого неудачного подрядчика, забили сваи, выполнили фундамент, и все остановилось – финансовая сторона вопроса была не продумана. Члены попечительского совета собирались на заседания, обсуждали какие-то малозначимые детали… и мечтали. В итоге с 1996 по 1998 год вообще никакого движения не было. Денег не было. Были кирпичи, еще какие-то материалы, а денег не было, в итоге ни одна строительная компания не бралась за строительство. До времени прихода Олега Александровича Блиновскова все вот так и тянулось – бесконечные разговоры, планы, проекты и прочее, а движения никакого. Мы, конечно, молились. Мы начали молиться, когда еще ни одной сваи не было забито, был просто пустырь. Мы с прихожанами собирались по воскресеньям на месте будущего храма и совершали молебны и акафисты. Когда наступала поздняя осень, переходили по разрешению главврача в фойе поликлиники, собирались там и читали акафист. Наступало теплое время, мы снова возвращались на место строительства. Так потихонечку создавалась община и творилась молитва. В то время во главе епархии встал владыка Иов, и он сказал мне: «Стройте, отец Дмитрий, ваше дело строить, все контролируйте сами».
И вот, помню, на Пасху, Саевец собрал нас и предложил устроить временный храм в одном из помещений больницы. Так появился малый храм, который известен сейчас как храм иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша». И вот в этот момент и совершилось мое перемещение из Семионовского храма. Тогда же Господь послал мне на помощь Олега Александровича. Он вообще интересный человек – сначала работал на ЧТЗ, потом в «Полете» начальником цеха был, потом перешел в управление по бытовому обслуживанию, потом перешел в бизнес и достаточно успешно им занимался. А потом оставил все, как говорят, «впрягся» и стал помогать строить храм. У него были обширные связи, отличные деловые качества, ну и вообще – верующий человек. Мы начали с того, что сели на нашу машинку (списанная шестёрочка, которую нам Саевец отдал) и стали ездить, искать средства, материалы, чтобы оборудовать малый храм. Помню, ездили за паклей, за ДВП, за гвоздями, выпрашивали ступени на второй этаж. День начинается, мы садимся на машину и поехали на «промысел». Иногда получали отказы в грубой форме... Потихоньку оборудовали малый храм – вырезали нам красивый иконостас, купол поставили. Помню, ездили в Кыштым за медной фольгой для купола. Виктор Яковлевич сделал нам ограду. Люди приходили, помогали. Ну и 17 декабря 1998 года на святителя Николая состоялось освящение храма, и я там стал служить.
Тогда же наконец начал строиться и большой храм. Используя связи Олега Александровича, нашли подрядчика – организацию, которая готова была строить за бартер. В общем, как Олег Александрович появился, все закрутилось и заработало. Его вклад, конечно, сложно переоценить.
Пока построили большой храм, я целый год служил в малом храме. Народу, конечно, было очень много. Три литургии в неделю у нас было и два дня – крещение. Воскресная школа, ну и, конечно, текущие дела по строительству храма. А я один (смеется). Потом появился о. Игорь Рысенко, стал служить у меня дьяконом.
Помню, долго готовились к приезду Петра Ивановича Сумина в наш храм. Как-то летом он приехал. Обсуждали с ним приезд патриарха Алексея и Сумин обещал профинансировать завершение строительства храма.
Наконец, храм был построен, и на 28 сентября 2000 года Святейшим патриархом Алексеем было назначено его освящение."

[Barbarella]

Ася, спасибо. Я не могу найти ссылку вокнтакте живую об этом храме. Там выкладывают аудиозаписи проповедей. Вы не знаете эту ссылку?

[Asi]

Barbarella,в контакте нет не знаю  .

[Orlik]

Да уж... Никогда не думала, что и в храмах такая же галиматья! Хуже бандитских разборок. Хочется народного возмущения.

[Vendett@]

Barbarella, про монастырь, а чем это плохо? Знаю, что многие восприняли это как благую весть. Тем более что неск монахинь (2 или 3) живут там достаточно давно.

[Barbarella]

Vendett@, существует огромный приход. по сути. это община, общность близких по духу людей, которые тянутся и друг друга тянут к чему-то более высокому. чем есть сейчас. такую общину создать - дело не одного и не двух лет. В храм приходят люди годами, общаться. На престольных праздниках все прихожане не вмещаются в храм. Куда им сейчас деваться? В Ленинском районе церкви всего две - Утоли моя печали и Всех скорбящих радость. Если Утоли моя печали отдадут под монастырь, на весь Ленинский останется одна церковь. Она очень маленькая!

Кроме того, при перепрофилировании Храма будет уничтожена вся социальная сфера. Это: воскресная школа для детей и взрослых; ремесленные и художественные кружки для детей; бесплатная столовая для малоимущих; Православный центр социальной реабилитации «Воскресение» для помощи жертвам алкоголизма и наркомании; молодежный клуб; летний туристический лагерь; православная библиотека, равно которой в городе нет, да и в России не так много сыщется.

Немного о том, что происходит с библиотекой уже сейчас:
"Когда-то библиотеку челябинского храма иконы Божией Матери "Утоли моя печали" любовно собирали прихожане, приносили книги из дома, покупали недостающее на собственные средства. Она стала уникальной, единственной в миллионном Челябинске православной библиотекой, включающей в себя не только церковные книги, но и богатый фонд светской художественной и учебной литературы. Книги по истории, философии, литературоведению - за ними сюда приходили не только прихожане храма, но и студенты гуманитарных факультетов, школьники, просто увлеченные люди. Приходили, чтобы взять книгу, необходимую для написания реферата - и заинтересованно останавливались у полок с религиозной литературой... Это единственный случай в нашем городе, когда о приходской библиотеке писали светские СМИ (http://chelyabinsk.rfn.ru/rnews.html?id=72127). Недавно фонд и читательский зал библиотеки переехали в более просторное помещение в новом здании, построенном на территории храма.

Но со смертью настоятеля храма, построившего его прот. Дмитрия Алферова - начали умирать и добрые традиции. Теперь сюда почти каждый день наведывается местный архиерей, который при жизни о. Дмитрия проявлял к храму только финансовый интерес, неустанно повышая епархиальный налог, и за прошлый год ни разу не посетил ни одно богослужение в нем, даже престольный праздник (зато регулярно приезжал проверить приходскую кассу). Теперь он почти ежедневно контролирует все, что происходит в храме - и постепенно становятся ясными новые приоритеты. Несмотря на то, что архиерей, посещая овдовевший храм, пообещал прихожанам, что ничего менять не будет и все многочисленные социальные проекты оставит в неприкосновенности, библиотека первой испытала на себе твердую руку новой власти. Из нее было приказано удалить всю светскую литературу. Достоевский, Гоголь, Карамзин, Камю, Клайв Льюис, Толкиен - все это признано лишним и душевредным для православного читателя... Куда же вывезти десятки тысяч томов мирового гуманитарного наследия? Это уже не принципиальный вопрос: мусорка в храме есть, плакать в епархии никто не будет... А читатели, как говорят в наших холодных краях, "перетопчутся" - окажут послушание и с благодарностью и примут новое попечение митрополита об их духовном здоровье.

Прихожане гадают - что будет дальше? Его высокопреосвященство прикроет катехизационные курсы для крещающихся, потому что они уменьшают количество последних, а следовательно, и приток средств в храм? Закроет благотворительную столовую? Запретит сестрам милосердия посещать больницу - ведь там столько неверующих, да и негоже благочестивым православным женщинам ухаживать за тяжелобольными мужчинами... Пока неизвестно.
*****"

В проектах о.Дмитрия были - строительство детской площадки, культурно-досугового центра, часовни Георгия Победоносца.

Монастырь же, если он и будет создан, следует называть "монастырем на крови".

[Barbarella]

Vendett@, я слышала наоборот - что нет монастырской братии, которая могла бы заявить. что ей нужен свой монастырь. А место-то какое выбрано? Через стену - больница №9, под окнами - городской пляж!
Для меня ясно, что вся вакханалия запущена специально, чтобы окончательно прибрать к рукам финансовые потоки из храма.

[Asi]

Barbarella,да вы все правильно написали .

[Alinakostina]

Barbarella, спасибо за информацию, я очень удивлялась, почему местные сми молчат после трагедии, только краткое упоминание и смерти и все, а теперь понятно в чем дело :sad: