Принципиальное отличие этой президентской кампании даже от думской-2007 (когда — видимо, к 70-летию 1937 года — впервые за послесталинское время было воскрешено понятие «враги народа») состоит в том, что пошла в ход преимущественно военная риторика. Словно нет и не было никакой стабильности, словно мы на фронте, на той самой войне, которая все списывает. Всякое бывало, главным образом двойная мораль: когда в оппозиции богатые — это они насосались нашей кровушки. Когда в оппозиции бедные — они завистливые лохи и лузеры. Когда в оппозиции средний класс — он ничего кроме перекладывания бумажек не умеет, не сеет, не пашет, не доит. Но все это шельмование — детский сад по сравнению с оголтелым милитаризмом февраля-2012. Лейтмотив кампании — «Господа, мы вам не дадим». По всей вероятности, определение «гражданский», приложимое к обществу, протесту, искусству, вызывает у лоялистов только одну ассоциацию: гражданская война. Очевидно же: если в стране появятся граждане, они немедленно примутся воевать, потому что больше ничего не умеют. Отсюда и смысл регулярного, целенаправленного превращения всего населения в неграждан: оглупление телеаудитории, поощрение паралитературы и сериальной культуры, цензура формата, истребление образования, компрометация девяностых, которые худо-криво заложили основы сегодняшнего весьма относительного благополучия. Это ведь девяностые дали нам всех нынешних политических тяжеловесов, включая Путина, но сегодня их надо объявить олицетворением социальной катастрофы. А те, кто выходит на Болотную, хотят нас вернуть в девяностые, а недра продать американскому госдепу.
Военная риторика широко применялась в российской истории, это отлично понимал Сталин, всю страну в тридцатые заморозивший именно ожиданием войны: капиталистическое окружение, фашистская угроза и Троцкий оправдывали любые художества и прямую некомпетентность власти (всех, кто умел хоть что-то, истребили первым делом — они создавали вождю невыгодный фон). Эта риторика по-своему убедительна: достаточно объявить врага чужим и реабилитировать под это дело своих подельников — на фоне фашистов мы все друг другу свои. Недостаток у нее ровно один: это ultima ratio, последний резерв, после которого надо либо действительно развязывать войну, либо уходить с поста. Милитаризм назад не отыгрывается — такой отыгрыш чреват полной потерей лица. Ведь тогда от власти отвернутся и те немногие, кто искренне обрадовался новой конфронтации, потому что делать ничего не умеют, а ненавидеть и гордиться — всегда пожалуйста. Разочарование этой прослойки чревато крахом режима как такового.
Между тем как раз ничего более мирного и веселого, чем нынешнее протестное движение, история России не знала давно. Власть входит тут в противоречие с собственными заявлениями двухмесячной давности: только что на площадях собирались безопасные, бесполезные сетевые хомячки — и вот, что называется, хомяк оскалил зубы, он оказался не хомяком, а страшным оранжевым мутантом, стремящимся отдать врагу наши села и нивы, он вредительствует, провоцируя наших добрых, честных граждан на кровавый отпор! Переход от хомяка к годзилле, выжирающей села и нивы, случился на глазах потрясенной публики. Наиболее странно звучит тезис о готовящемся распаде России, оказывается, неизбежном без Путина. О развале заговорили после второй Болотной — до того, видимо, угроза представлялась недостаточно серьезной. Желание тащить страну в девяностые — тоже сомнительный жупел: строится он на ассоциации «Немцов — девяностые» и ею, собственно, ограничивается. Все прочие — Чирикова, Навальный, Яшин — как раз фигуры двухтысячных, не имевшие к ельцинской государственности никакого отношения. Наконец, Америка как универсальный враг удобна тем, что находится далеко и слишком поглощена собой, ей элементарно некогда опровергать домыслы насчет ливийского сценария в России, а потому она служит идеальным образом внешнего врага.
Глупо повторять, что никаким Майданом в России не пахнет, что «оранжевая революция» на Украине была результатом борьбы за власть, а русские белоленточники борются за институты, что митингующие как раз хотят мирного развития, право на которое отнимает у страны властная вертикаль. Уже и Сергей Мазаев напомнил, что бешеных собак пристреливают, не правда ли; уже и Кононенко кричит «Пусть попробуют отнять наше будущее!», про истерики Кургиняна и говорить надоело. Тревожнее другое: о чужой агрессии больше всего говорят, когда хотят замаскировать свою. Нам уже продемонстрировали любимый трюк: оказывается, это оппозиция у нас готовит вбросы фальшивых бюллетеней, чтобы свалить, разумеется, на власть. Вон у возможного исполнителя убийства Политковской — бывшего подполковника милиции — поразительно вовремя проснулась память, и он вспомнил, что Политковскую ему заказали Березовский с Закаевым. Надо полагать, и в стоп-листы на телевидении мы сами себя вносили, и пикеты у собственных подъездов организовывали, и «Наши» тоже наши — все ради очернения любимых вождей. Но военная риторика нужна прежде всего для того, чтобы начать атаку.
Нас и сейчас обвиняют в том, что мы считаем народ быдлом (хотя никто больше нас не старается разграничить эти понятия), что любое несогласие объявляем гнусностью (хотя и друг с другом-то не во всем согласны), что нам платит Макфол (хотя признания насчет проплаченности несутся как раз с Поклонной). Все это выглядит артподготовкой перед атакой, для которой и предлог не нужен — достаточно заслать на Пушкинскую провокатора с палатками и заявить, что «оранжевые» готовят Майдан. И — «Не дадим!».
Все это, однако, не заставит нас, по выражению Путина, отвечать асимметрично и эффективно. Мы не хотим и не допустим гражданской войны. Нам нужен исключительно гражданский мир — даже с такими грозными обличителями, как Кононенко. Мирный процесс останется мирным, несмотря на все провокации. Почему? Потому ли, что мы так белы и пушисты? Нет, разумеется. Потому что мы (уверенно говорю это от имени Лиги избирателей) попросту не умеем, как они. Иначе, конечно, никаких их давно бы не было. Но и никаких нас — тоже.
http://ru-bykov.livejournal.com/